– Каково ваше заключение, доктор?
– Все ясно. Апоплексический удар, классическая картина!
– И вскрытия делать не будете?
– А зачем? Я же говорю: все ясно и так.
– А почему у покойного зрачки разной величины? Вы заметили это?
Доктор, пожилой и важный, лишь усмехнулся:
– Молодой человек, вы учить меня, что ли, собрались? Я сорок лет занимаюсь криминальной медициной!
– Так что насчет зрачков?
– Это называется анизокория. Бывает именно при ударе. Видимо, покойный страдал глаукомой, вот зрачки и расширились по-разному.
– Да. Или в них закапали атропин.
– Зачем? – удивился эскулап.
– Затем, чтобы скрыть убийство.
– Так его убили, по-вашему? Ну… нет слов, – развел руками доктор. – Мальчишество какое-то! С моим опытом… что вы, простой сыщик, не доктор, в этом понимаете?
Лыков вздохнул и стал терпеливо объяснять:
– Посмотрите внимательно. Виски и ресницы мокрые, воротник тоже…
– Ну, он не сразу умер. Лежал и плакал от боли и бессилия.
– А почему тогда вкус у воротника не соленый, а горький?
Доктор осекся.
– И соль в уголках глаз осталась. Нет, это атропин, а не слезы.
Доктор внимательно осмотрел лицо покойного, затем лизнул воротник его куртки, как ранее сделал это Лыков.
– Боже мой!
– Убедились?
– Но… как же его убили?
– Уколом морфия. Надо осмотреть тело, должен остаться след от спринцевания.
– Морфием?
– Да. Вы же доктор и знаете это лучше меня. При передозировке опиатами все признаки как от смерти при ударе. Кроме одного.
– Да. Суженные зрачки, – кивнул доктор.
– Именно. Чтобы устранить эту улику, убийцы закапали несчастному кассиру в глаза атропин. Но делали это второпях и, видимо, без пипетки. Лили прямо из пузырька. Поэтому плеснули лишнего и не поровну в каждый глаз. Оттого зрачки расширились, но по-разному.
Доктор смотрел на сыщика, как ребенок глядит на сказочника. Потом он очнулся:
– Я возьму соскоб на анализ.
– Никаких соскобов! В уголке левого глаза остался атропин.
– Как же я его извлеку?
Лыков опять вздохнул:
– Спиртом, подкисленным винной или щавелевой кислотой. И воротник туда макните.
Эскулап вынул книжку и стал записывать.
– Когда добудете состав, экстрагируйте его органическим растворителем, – продолжил надворный советник. – Например, хлороформом. Растворитель испарится, и останутся аморфные осадки. Исследуйте их или общеалколоидными реактивами, или реакцией Витали-Морена. Но это сложнее…
Доктор продолжал писать.
– В самом конце проведите микрокристаллическую реакцию с солью Рейнеке и бромной водой. И тогда убедитесь, что имели дело именно с атропином.
Эскулап хотел что-то спросить или, может быть, извиниться за свой тон. Но Лыков не стал его слушать.
– Прошу прощения, мне надо бежать. Мой помощник в опасности!
Он послал в банк с агентами ключи от хранилища, а сам помчался в Тетеринский переулок. Сердце учащенно стучало. Вот отчего сыщику было неспокойно! Шишка с Лятуром не едут в Звенигород. Они незаметно соскочили и теперь прячут следы. Парфенов убит, и следующий на очереди – Юрий Валевачев…
Алексей бесшумно поднялся по черной лестнице, отпер ключом дверь и проскользнул на кухню. Там горел настенник, скупо освещая пространство вокруг. Тишина… Квартира Щуря насчитывала четыре комнаты, из которых Кошкин занимал крайнюю. Вход в нее был из кухни и из длинного коридора. Сыщик прислушался. В гостиной бубнил хозяин, он кому-то выговаривал. Надворный советник был готов ко всему. А более всего боялся увидеть тело помощника с ножом в груди. Но внутри вроде пусто… Сыщик стоял в коридоре и не шевелился. И вскоре понял, что он не один! В комнате Кошкина кто-то прятался.
Лыков мог простоять без движения целый час. Этому его научили пластуны на войне. Противник не обладал такими навыками. Крупный тяжелый человек переминался с ноги на ногу и чуть слышно дышал. Не иначе, Шишка! Явился по Юрину душу и теперь поджидает жертву. Но где же сам коллежский секретарь? Ему велено было сидеть дома, а он в бегах… Тут Алексей себя одернул. Если бы Юрий выполнил инструкции и торчал на квартире, сейчас он был бы уже мертв. Ура нарушителю приказов!
Но что дальше? Не ждать же, когда Щурь заметит гостей. Надо напасть сейчас. Лыков начал бесшумно подвигаться. Но тут в замке парадной двери повернулся ключ, по коридору быстро прошел Валевачев. Он не видел начальника и принял за него фигуру в своей комнате.
– Алексей Николаевич, беда! Я сдвинул очки в кабинете О-Бэ-Пэ. И он мог это заметить! Я… Ой!!!
– Вот тебе и «ой», собака, – с тихой ненавистью сказал Шишка. – Кого обмануть хотел? Меня?
– Никифор Прович, как вы здесь оказались? – пытался играть Юрий, но голос у него дрогнул.
– Скажи, кому служишь, и я отпущу тебя, не стану убивать.
– Я вам служу… Вы же знаете!
– Последний раз спрашиваю, сыскарь: кто нас пасет? Московские или питерские?
– Никифор Прович, за ради бога, объясните! Я вас не понимаю!
– Ну, лешман, сам себя приговорил.
Лыков услышал шум в комнате и ворвался туда. Бардыгин душил его помощника.
– Эй, махонький! – окликнул убийцу Алексей. – Чего ты с ребенком мараешься? Побеседуй лучше со мной.
– Так вас двое? – развернулся Шишка. – Ну ладно! Держись, фараоны!
Мигом поняв, что Лыков опаснее, он отбросил парня и попер на него. Огромный и злой, Никифор напоминал разъяренного буйвола. Он мгновенно сблизился с Лыковым и схватил его за горло.
Однако дело у силача сразу не пошло. Алексей напряг мускулы шеи, и пальцы преступника разъехались… Бардыгин остолбенел. Попытался еще раз – и опять не получилось. Словно бы он хотел раздавить чугунную трубу… Лыков тем временем положил убийце на загривок правую руку и нажал. Тот зашатался.